Непросто выбрать стратегическое место для наблюдения, если ты сидишь со своим объектом слежки за одним столом в Главном Зале. Если сесть слишком близко, он обязательно заметит твои шпионские манипуляции, а если слишком далеко - его попросту не будет видно за головами и плечами обедающих соседей. Теодору, однако, удалось найти подходящую дистанцию и угол обзора, так что сейчас он более-менее прилично видел Малфоя даже с учетом окружающих его массивных "телохранителей".
За прошедшую с начала учебного года неделю Нотту удалось перекинуться с другом хорошо, если парой слов. То, что во время поездки в Хогвартс Драко был крайне занят делами старосты и общением с сокурсниками, его не удивило и не расстроило - памятуя о том, как важен для Малфоя собственный образ в глазах общественности, на поддержание которого уходило много времени и сил, Теодор готов был подождать более удобного момента для возобновления знакомства. Первую пару дней занятий он делал скидку на то, что начало нового учебного года, полного дисциплин уровня ТРИТОНов, требует повышенной сосредоточенности на академических успехах. Но к четвергу у него сложилось стойкое ощущение, что Малфой его избегает, причем делает это, пользуясь известной нелюбовью друга вклиниваться в большие толпы, чтобы привлечь к себе внимание.
К собственному удивлению Теодор обнаружил, что такая тактика, в прошлом году вызывавшая лишь легкую ухмылку, в этом уже начинает серьезно раздражать. Казалось бы, два месяца разлуки должны пригасить заинтересованность в общении: ведь Нотт преспокойно провел все каникулы вообще без Малфоя, в обществе книг, рояля и учителей, просвещавших его в тех областях знаний, которыми пренебрегал Хогвартс. За лето также не произошло никаких экстраординарных событий, новостями о которых он хотел бы срочно с кем-нибудь поделиться. Единственным мало-мальски значимым происшествием было доставленное из тюрьмы письмо отца, в котором тот советовал сыну продолжать вести себя как можно менее заметно, и заверял в собственном благополучии, намекая на скорый побег. Честно говоря, Теодор не особенно волновался о здоровье старшего Нотта; дементоры покинули Азкабан, и раз у Унвина достало министерских связей, чтобы переправить весточку сыну, те же связи могли обеспечить ему необходимый уровень комфорта в заключении.
В общем, повода для разговора с Малфоем вроде бы и не было, что не мешало Теодору злиться из-за невозможности застать светловолосого слизеринца одного. Характер младшего Нотта был таков, что в словосочетании "мой друг" главным для него было слово "мой", и время разлуки только утвердило в его мыслях это специфическое право собственности. То, что по праву принадлежащее ему внимание тратилось на кого угодно другого, вызывало в итоге законное возмущение.
Однако столько внимания своему посадочному месту в обед пятницы Нотт уделил отнюдь не потому, что не мог и часа прожить без созерцания светлого лика слизеринского принца; и на его лице красовалась отнюдь не гримаса раздражения, а довольная ухмылка. Всё потому, что с утра ему в голову пришла великолепная идея, совмещавшая приятное с полезным, и теперь он находился в идеальном положении, чтобы проследить за результатами ее воплощения в действительность.
Середина дня - время, редко используемое для доставки корреспонденции, так что влетевшую в зал и спланировавшую к слизеринскому столу сову было трудно не заметить. Наблюдая, как птица делает круг почета и заходит на посадку перед Малфоем, Теодор едва мог подавить глупое хихиканье. Он-то знал, что за записку сейчас разворачивает Драко, поскольку ради ее отправки лично с утра преодолел километры коридоров и собственный страх высоты, чтобы подняться в совятню.
"Милостивый сударь, - значилось в послании, - Не соблаговолите ли Вы почтить меня своим присутствием сегодня вечером? Я буду ждать Вас в известном Вам месте подземелий рядом с даром, который Вы так щедро преподнесли мне этой весной. Приходите в любое время после восьми. С заверениями в глубочайшей Вам преданности, ТН".
Теодор нарочно выбрал откровенно вычурный стиль и расплывчатые выражения. Драко, несомненно, поймет, кто и что от него хочет, но вот что подумают его прилипалы, которые не упустят случая заглянуть ему через плечо? Удовольствие понаблюдать за этим стоило любых приготовлений.

Отредактировано Theodore Nott (2013-12-11 12:59:21)

Шалость, вне всяких сомнений, удалась.
Теодора застало врасплох то, насколько быстро Малфою удалось найти его взглядом после прочтения записки; он даже не успел стереть с лица довольную ухмылку, заменив ее приличествующим тону послания выражением трепетной надежды. Но сильно Нотт из-за этого не переживал: главное, что его не раскусили до того, как свершилось это маленькое представление, а после Драко и так должен был понять, чья рука держала перо, которое теперь доставит ему изрядное количество неудобств.
Любовью к сплетням на слизерине - как и во всей остальной школе, впрочем - страдали отнюдь не только девушки. Еще за обеденным столом Нотт слышал шепотки, доносящие до всех концов зала содержимое записки, по пути теряющее изысканную литературность, но обрастающее пикантными подробностями. Вне сомнений, за вторую половину дня Малфою много чего доведется услышать как минимум краем уха, а как максимум - в виде щекотливых вопросов от особо любопытствующих из ближайшего окружения.
В представлении Нотта резко подскочивший интерес к личной жизни слизеринского старосты был вполне законной расплатой за то, что вышеупомянутая личность всю неделю игнорировала своего друга, который, к слову, терпеливо дожидался, когда на него обратят внимание, не закатывая истерик и не обещая уйти с горя в Запретный Лес. Зато теперь перспектива обещанного Теодором вечера должна стать для Драко единственной компенсацией не очень приятного дня; и даже если Малфой по каким-то причинам решил разорвать знакомство (версия, от которой темноволосому слизеринцу становилось обидно и, отчего-то, неловко), ему придется прийти и поругаться с Ноттом лично.
Так или иначе, сам Нотт планировал провести вечер с удовольствием. Зайдя в облюбованную весной комнату в заброшенной части слизеринских подземелий, которую про себя называл малой музыкальной гостиной, он в первую очередь уселся на скамейку перед роялем, провел пальцами по крышке, а потом откинул ее и пробежался по клавишам гаммой в две октавы. Инструмент был не новым, но явно поддерживался в великолепном состоянии; получив его в собственное владение, Теодор позаботился о том, чтобы один из хогвартских эльфов регулярно стирал с него пыль и следил, чтобы с ним ничего не случилось в отсутствие хозяина.
В соответствии с самым оптимистичным прогнозом, основанном на предположении о том, что Малфой в силу вспыльчивого характера не способен на стратегическое выжидание, дверь в комнату открылась буквально через несколько минут после восьми. "Милостивый сударь", появившийся на пороге, всем своим видом выражал крайнее неудовольствие, и Теодор всерьез бы забеспокоился о том, что радикально переоценил степень его заинтересованности в продолжении общения, если бы под этим недовольством не проскальзывало какое-то непонятное волнение, намеки на которое он замечал уже не в первый раз.
- Я побоялся, что менее заметный способ может вообще не обратить на себя твоего внимания, - со светской улыбкой парировал Нотт, разворачиваясь лицом к двери и глядя на своего гостя снизу вверх, - но если ты настаиваешь, - он с деланым равнодушием пожал плечами, - я больше не буду.
Пожалуй, Малфой был достаточно проницателен, чтобы понять - это было не просто обещание не писать больше двусмысленных записок.

Теодор решил не объяснять, что нежелательных свидетелей их "свидания" Малфою опасаться не стоит. Еще практически сразу после появления рояля он озаботился тем, чтобы никто посторонний не мог нарушить его покой и единение с музыкой, наложив на ведущий к комнате коридор более слабую разновидность тех чар, что не давали магглам заметить и заинтересоваться местами обитания магов. Ведь нет ничего приятного в том, чтобы объяснять, чем это он тут занимается, любому праздношатающемуся, который случайно услышал отзвуки рояля в подземельях, верно?
Но эти технические детали, которые как-то не всплыли весной, и сейчас остались неозвученными - Нотту гораздо важнее было разобраться, что же такое происходит с другом. Обычно Малфой был крайне последователен в своих действиях и, зная его основную мотивацию, можно было легко проследить цепочки поступков, пусть даже со стороны они казались сумасбродством истерящего зазнавшегося аристократа. Но, как ни прикидывал, Теодор не мог представить себе, что в его собственном поведении могло заставить Драко избегать его всю неделю. Единственным напрашивающимся объяснением было какое-то происшествие во время их разлуки - и тут уж, к сожалению, логика была бессильна, ведь без отправной точки невозможно строить никаких предположений.
Вряд ли мать могла запретить ему общаться с отпрыском семейства Ноттов; положение их семей коррекцией круга знакомств было уже не исправить. Никаких темных тайн из прошлого Теодора Малфою тоже открыться не могло за банальным неимением последних. Может быть, Драко обидело то, что друг не прислал ему за лето ни одного письма? Эта мысль, кстати, вообще не брезжила раньше даже на задворках сознания, и пришла Нотту лишь после выходки с запиской. Он вообще считал письма достаточно бессмысленным делом, за исключением тех случаев, когда необходимо было донести до адресата какую-то важную информацию, но не было возможности встретиться с ним лично. О чем он мог бы написать Драко? О совершенно однообразных днях, которые вполне устраивали его своим монотонным спокойствием, но не оставляли о себе никаких воспоминаний? О пьесах, которые он ради развлечения разучивал в ожидании возвращения в школу? Или, может быть, о погоде за окном?
Ломать голову над причинами странного поведения Драко можно было так же бесконечно, как и безрезультатно, но насиловать мозг Нотт не собирался, тем более, что всегда проще разузнать все у источника проблемы. Вне зависимости от мотивов, светловолосый слизеринец явно не был особенно тверд в своем решении игнорировать друга, раз уж появился на пороге музыкальной гостиной и самолично подтвердил, что разрывать дружбу не намерен.
Было бы намного проще, если бы можно было прямо спросить у Малфоя, что с ним происходит. К сожалению, в этом случае он мгновенно бы принял стойку обороняющегося дикобраза, и из него не удалось бы выудить ни слова. Так что придется хотя бы на первое время сделать вид, что резкая смена темы прошла незамеченной, и поговорить о мелочах Вне сомнений, долго молчать о том, что его беспокоит, Драко просто не сможет, как не смог заставить себя подождать хотя бы полчаса, прежде чем ответить на приглашение.
- У меня пол-сундука, наверное, забито нотами, - легко ответил Теодор, разворачиваясь на лавочке, чтобы снова оказаться лицом к лицу с собеседником. - Если мои оценки в этом году пострадают из-за манкирования учебой в пользу игры на рояле, я буду обвинять во всем тебя.

На словах о презрении к школьным учебникам Теодор невольно хмыкнул, вспоминая произнесенный в один из дней подготовки к СОВам монолог в защиту тезиса о том, что их учебные пособия были написаны дегенератами для дегенератов. Многие великие умы прошлого потратили свои силы и время на то, чтобы систематизировать собранные ими знания и изложить их - более или менее внятно и вдумчиво, в зависимости от писательского таланта - в монографиях и исследовательских работах. Сам Нотт, разумеется, не мог похвастать тем, что прочел и милионной доли всех этих трудов, но знал по крайней мере некоторые из них, а пару-тройку проштудировал от корки до корки в поисках специфических знаний по зельям и чарам. Но в любом случае, какой бы вопрос магической теории или практики ни встал перед волшебником, он всегда мог быть уверен, что найдется подходящий талмуд, в котором подробно, с картинками и поэтапными обоснованиями, будет показано, что и как он должен делать.
Учебники же, в отличие от этих сокровищниц знаний, представляли собой невероятное кашеобразное нагромождение фактов, которые вроде бы являлись укороченной и упрощенной версией монографий, но изложены были тоном, откровенно намекавшим на презрительное отношение автора к умственным способностям чтецов. Самое печальное, что гении конденсации знаний умудрялись при копировании информации допускать ошибки разной степени существенности, которые никто потом не отлавливал и которые, в следствие этого, оседали в головах учеников, мешая им постигать всю глубину предмета и добиваться стабильных результатов. Не напрасно профессор Снейп никогда не отправлял своих студентов читать рецепт зелья из учебника, а воспроизводил его на доске. Внимательные люди - и Теодор относил себя к их числу - могли заметить, что версия зельевара хотя бы в паре деталей, но отличалась от предложенной в книге; и стоило хоть раз воспользоваться напечатанными рецептами, чтобы убедиться - отличие это было определенно не в пользу мукулатуры.
Однако проблемы образования не заканчивались на учебниках; профессора тоже регулярно радовали студентов своими закидонами - чего стоила таже МакГонагалл и превращение зверей в сосуды и обратно! На половине занятий трансфигурацией Нотт упорно не мог взять в толк, в каком месте реальной жизни предполагается применение полученных знаний...
Так что да, к процессу обучения Теодор подходил с известной долей пренебрежения, полагаясь на своих тьюторов в заполнении пробелов в знаниях. Что, по счастливому стечению обстоятельств, освобождало ему больше времени для своих увлечений, одно из первых мест среди которых принадлежало занятиям музыкой.
- Иди сюда, ценитель прекрасного, - с усмешкой позвал он, чуть сдвигаясь вбок и освобождая место на скамейке. - Я познакомлю тебя с книгой, которая занимает в моем персональном ранжире гениальных творений пьедестал, с которого ее не способен спихнуть даже шедевр вроде "Познания добра и зла", - он вытащил из стопки нот довольно пухлый том в синем переплете с золотым тиснением, гласившим "Хорошо Темперированный Клавир". - Более того, я позволю тебе прикоснуться к этому совершенству и выбрать из него какой-нибудь опус, - юноша приманивающе помахал нотами и многозначительно пошевелил бровями, хотя на самом деле никаких пошлых намеков в прелюдиях и фугах содержаться не могло.

Отредактировано Theodore Nott (2013-12-12 19:22:31)

Теодора всегда несколько смущал едва ли не религиозный трепет, с которым Драко относился к его умению играть на фортепьяно. Для самого Нотта занятия музыкой были любимым хобби, но он прекрасно знал, что выдающимся талантом не обладает, в конкурсах бы не побеждал и не собирал бы полные залы восхищенно внимающей ему публики, если бы вдруг решил строить карьеру в области искусства. В умении прочитать ноты и воспроизвести их с помощью черных и белых клавиш не было ничего экстраординарного; сам Теодор, например, больше восхищался людьми, которые могли искренне и с выражением прочитать чужие стихи.
Это недоумение, однако, не умаляло удовольствия от наблюдения за тем, как Малфой осторожно листает страницы, поглаживая пальцами обтрепанные уголки и нотные линейки, будто пытаясь нащупать на бумаге запечатленную на ней музыку. Любого юного аристократа учат хотя бы азам нотной грамоты; Драко утверждал, что учителя отчаялись вбить в него хоть какое-то умение, но Теодор - как и любой человек с хорошим слухом - просто не мог понять, как вообще возможно, что кто-то не способен верно повторить услышанную мелодию или удержать заданный ритм. Но, в любом случае, Малфой должен был иметь хотя бы отдаленное представление о том, что за мелодии были собраны в одном из известнейших в музыкальной среде томов.
Когда Драко закрыл ноты, а потом жестом фокусника снова распахнул их, ожидая, что они покажут самое "зачитанное" место, Нотт только и мог, что насмешливо покачать головой. (У него самого, когда он пытался провернуть подобное, любая книга всегда открывалась либо на начале, либо на конце). Хорошо переплетенные ноты, в отличие от литературных изданий, никогда не "запоминали" любимые места, одинаково хорошо открываясь на любой своей странице - ведь у играющего нет возможности придерживать ее, чтобы она не закрылась в неподходящий момент.
Нельзя сказать, что случай и ловкость рук Малфоя подкинули Теодору его наиболее любимое произведение. К прелюдии и фуге в до-диез мажоре он питал ровно такие же теплые чувства, что и к остальным произведениям. Но объяснять этого явно довольному своей идеей другу Нотт не стал, молча приняв ноты из его рук и установив на пюпитр. Ему не приходилось еще играть, когда на скамейке рядом с ним сидел кто-то еще, но сгонять Драко сразу после того, как он же его и позвал, было некультурно. На всякий случай Теодор поднял и опустил локоть, проверяя, не заденет ли соседа естественным при музицировании движением, и, убедившись, что между ними достаточно большой зазор, сложил руки в замок на коленях, готовясь к игре. Несколько секунд на то, чтобы глубоко вздохнуть и представить готовую зазвучать музыку, - и пальцы юноши легли на клавиши.
Прелюдии и фуги "Хорошо Темперированного Клавира" в большинстве своем не могли похвастать лиричностью мелодии; Теодор любил их за техническую сложность, за тот вызов, который они представляли для музыканта. Он любил медленно - превращая шестнадцатые в четверти - проигрывать пассажи, повторять их раз за разом, постепенно наращивая темп, а потом отрабатывать до того состояния, когда все трели кажутся естественными настолько, что уже не требуется следить за тем, на какие клавиши падают пальцы.
Сейчас ноты выскальзывали из-под рук легко и уверенно, цепляясь друг за друга; мелодия переходила с правой руки на левую и обратно, обвиваясь вокруг пальцев и заплетаясь в ажурную вязь. Взгляд Теодора скользил по нотам, хотя с такой же легкостью он мог играть просто с закрытыми глазами - ему давно уже не нужно было следить за "текстом", настолько все движения вошли в привычку. Но музыка, независимо от числа повторений, никогда не становилась для него рутиной; играя, он никогда не устремлялся мыслями к каким-то другим материям - мелодия и движения поглощали его целиком, позволяя отрешиться от всего окружающего мира.
Всего три минуты от начала прелюдии до конца фуги - но это всё равно, что на три минуты нырнуть в бескрайний океан, задержав дыхание.
Доиграв, Теодор снова сложил руки на коленях, на этот раз для того, чтобы последнее эхо мелодии до конца стихло в голове.

Теодор любил похвалу весьма избирательно. Мнение абсолютного большинства людей его вообще не волновало, и, прекрасно зная, что любые восторги от них являются пустой формальностью, он предпочитал не слушать их вовсе. В сущности, стороннее подтверждение собственных талантов ему не требовалось - с детства он развивал в себе способность здраво оценивать свои достоинства и недостатки, так что к шестнадцати годам чьё-то постороннее мнение не могло перевесить его собственного. Возможно, он и не был объективен в оценках, но по крайней мере был уверен, что его душевное спокойствие не сможет  поколебать как восхваление, так и попытка оскорбить и унизить. Но слушать восторженные отзывы от немногих избранных, тем не менее, было приятно. Они не больше прочих могли повлиять на его самооценку, но радостно было осознавать, что они действительно видят его лучшие стороны и могут по достоинству их оценить.
Драко, сидящий на краю скамейки, с расширенными зрачками и легком румянцем на скулах, являл собой воплощение восхищенного внимания, что не могло не льстить самолюбию. Светловолосый слизеринец, по впечатлению Теодора, упорно считал себя лишенным каких бы то ни было выдающихся достоинств - факт, идущий вразрез с создаваемым им образом избалованного аристократа, перед которым все должны были немедля падать ниц - и было даже в чем-то удивительно, что вместо зависти на его лице был написан неприкрытый восторг. В своих словах, тем временем, он попытался скрыть эмоции за шуткой, а Теодор решил не смущать его и ответил в том же ироничном тоне:
- Взнос, мой дорогой объект поклонения, - это ежемесячное пожертвование, а то, чем ты мне угрожаешь - настоящая эксплуатация. И поскольку накидывать на шею ярмо я не планирую, то за работу на износ платить придется уже тебе.
Хотя на самом деле, конечно, юноша не считал музицирование за труд и никогда не отказал бы Драко в удовольствии наблюдать за его игрой. Попроси Малфой, Теодор разрешил бы ему приходить даже тогда, когда он разучивает новые пьесы, если, конечно, другу будет интересно смотреть, как он отрабатывает отдельно правую, а потом левую руку, и по тактам собирает произведение из разрозненных кусочков. Да и сейчас он бы мог продолжить игру; найти в стопке с нотами что-нибудь длинное и лирическое и вновь погрузиться в мир музыки, увлекая за собой своего верного слушателя.
Но сегодня ему хотелось вновь разговаривать после двух месяцев молчания (а почему-то иногда казалось, что он действительно промолчал все лето, несмотря на множество разговоров с прислугой и учителями на простые и ожидаемые темы), обсудить да хотя бы это самое лето, в котором для Теодора так и не произошло ничего значительного, хотя весь волшебный мир сидел, как на иголках. Хотелось просто порадоваться тому, что наконец он смог вытащить друга из его привычного окружения и заполучить в свое безраздельное пользование.
- И, пользуясь случаем, хочу уточнить - остальные члены твоего фан-клуба чем тебе платят? Судя по тому, сколько времени ты провел в их обществе, их взносы гораздо весомее моего, - вроде бы утихшее раздражение всё-таки прорвалось саркастичным вопросом. Нотт мысленно укорил себя за импульсивность, но обратно слова было уже не взять. А впрочем, и пусть - он все равно не собирался выпускать Малфоя из комнаты, пока тот не объяснит своего подозрительного поведения.

"Кто посмел?!"
Вопрос прозвучал так громко и четко, что на мгновение Теодору показалось, будто он произнес его вслух. Именно так: "кто посмел завладеть твоим вниманием?", а не "кто та счастливая девушка, на которую ты положил глаз?", и самая настоящая ледяная злость, сопровождавшая эту мысль, заставила юношу вздрогнуть. В том, что существует какая-то конкретная личность, к которой Малфой питает нежные чувства, Нотт не сомневался ни секунды.
О руслах, по которым протекают сердечные дела, знает любой, даже тот, кто никогда сознательно не стремился получить подобную информацию - и уж тем более осведомлен о них тот, кто десять месяцев в году проводит в непосредственной близости от девушек предбрачного, а оттого наиболее романтичного возраста. Драко не стал бы спрашивать о пассиях Теодора из спортивного интереса, перед этим промямлив невнятные и по большей части бессмысленные отговорки об отсутствии у него проблемы, которую он сам же только что упомянул.
Значит, девушка... Кто она? Нотт нахмурился, вспоминая, не уделял ли Малфой кому-то из женской части своего окружения повышенного внимания за последнюю неделю. Про Панси Паркинсон и ее необоснованную уверенность в том, что ей предназначено стать следующей миссис Малфой, не знал лишь слепо-глухо-немой, и вряд ли Драко, успешно державший приличествующую ситуации дистанцию предыдущие пять лет, внезапно воспылал к ней страстью. Кто еще? Признаться честно, Теодор не любил наблюдать за другом, когда тот находился в толпе посторонних: пока он этого не видел, он мог не вспоминать, что у человека, которого он считал "своим", есть еще целая жизнь, совершенно от него не зависящая.
Нотта не беспокоил собственнический инстинкт - о нем, как и об остальных своих недостатках, он был осведомлен и принимал спокойно - но на людях не принято было слишком откровенно его демонстрировать, особенно если он не подтверждался каким-то социально приемлемым символом вроде обручального кольца. К несчастью, держаться в рамках, когда речь шла о друге, становилось труднее - раздражение уже было слишком хорошо заметно в последнем заданном вопросе. Мысль о том, что у Малфоя завелся объект привязанности, на который вскоре неизбежно будет тратиться всё свободное время, и к которому будут сводиться все разговоры, злила неимоверно.
Кто? И когда Драко успел ее встретить? Вряд ли этим летом семейство Малфой позволяло себе праздные развлечения вроде балов и приемов, на которых можно было столкнуться с прекрасной незнакомкой.
Ладони Теодора, лежавшие на коленях, упорно пытались сжаться в кулаки, и лишь усилием воли удавалось сохранять в них видимость расслабленности. Нельзя было показать Драко, что он понял по на первый взгляд невинному вопросу и насколько сильно это на него повлияло. Надо было отвечать, причем отвечать в том же наигранно легком тоне, который взял Малфой - пусть послушает, как глупо и неправдоподобно это звучит со стороны.
- О, да я практически каждый день влюбляюсь - моего широкого сердца хватит на всех, - Теодор пафосно развел руки в стороны. Что бы ни думал о нем Драко, он давно уже должен был понять, что интерес Нотта в других людях был минимален. - Я и порнушку-то читаю ради того, чтобы иметь потом возможность их всех ублажить.

Отшутился Малфой удачно, но не похоже было, что его радует собственное остроумие. Беспокойство, проступающее в каждой черточке его лица и в каждом прерванном жесте, несколько не вязалось с только что полученными выводами о любовном интересе. Разве не положено ему было развить заданный собеседнику вопрос ответным "а вот у меня..." и начать рассказывать об идеале красоты и ума, который встретился ему и завладел его сердцем?
Теодор перевел взгляд с лица друга на клавиши. Искать в них смысл жизни или ответы на животрепещущие вопросы было бесполезно, но зато можно было разглядывать едва заметные трещинки в эмали, позволяя себе несколько минут отрешенности от скачущих мыслей. Наверное, Драко всю эту неделю хвалился своей "мебели" новым романом и строил планы на будущее; а сюда пришел предупредить, чтобы Нотт не особо дожидался его в этом году, потому что у него появились дела поважнее. Да и правильно: для распевания дифирамб малфоевской пассии он был неподходящей аудиторией, а встречи с ним отнимали слишком много времени, которое можно было потратить на ухаживания и свидания.
Искоса бросив взгляд на Малфоя, Теодор обнаружил на его лице широкую мечтательную улыбку. "Не иначе, о ней вспоминает! - ядовито подумал он. - Лучше бы уже излил свои восторги, а то всё внутри не поместится, вон как распирает!"
Но следующий вопрос заставил лавину мысленно изливаемых издевок со скрежетом затормозить и замереть неряшливой кучей щебня.
"Я-то тут причем?" - импульсивный возглас и на этот раз удалось удержать в себе. С чего Малфою вновь возвращаться к личной жизни собеседника, и теперь уже не в прошедшем, а в настоящем времени? Он что, переживает, что оставляет друга в одиночестве, и любопытствует, не удастся ли им ходить на двойные свидания? Мозг отказывался рисовать даже эскиз такой картины, испуганный ее абсурдностью.
Второе пришедшее на ум объяснение было, на первый взгляд, ничуть не менее бредовым, чем первое. Что, если нет некоей абстрактной девушки, да и вообще новых знакомств? Тогда и попытки избежать встреч наедине, и запинки, и неловкие жесты - всё объяснялось просто... но можно ли было принимать этот простой ответ всерьез на основании лишь косвенных доказательств?
Теодор открыл рот, нахмурился, и закрыл его вновь, не проронив ни слова. Нельзя задавать вопросы! Если Драко ничего не сказал прямо, то прямотой из него ничего и не вытянешь. Как ответить, чтобы по реакции оценить верность своей гипотезы? И стоит ли пытаться, или лучше благополучно притвориться, что не заметил глубинного смысла в их разговоре, и ограничиться еще одной отговоркой?
В итоге Нотт решил придерживаться голых фактов, позволяя Малфою самому сделать наиболее устраивающие его выводы из них.
- Мой круг постоянного общения ограничивается тобой. И поскольку речь идет именно о постоянном общении, можно с известной долей убежденности утверждать, что мне нравишься ты.
Черноволосый слизеринец прекрасно знал, что Драко использовал многогранное слово "нравится" в другом значении. И тем не менее, его ответ не был уверткой: Нотт вообще не был уверен, что способен на романтические чувства в общепринятом понимании, с бабочками в животе и замирающим сердцем. Для него привязанность сразу трансформировалась в желание обладать, а с наличием как минимум зачатков такого желания в отношении Малфоя спорить было бессмысленно.

Вокруг да около можно ходить бесконечно.
Осознание этого факта пришло как-то очень естественно, и на этот раз воображение не спасовало, рисуя картину дальнейших встреч. Если сейчас закончить разговор каким-нибудь расплывчатым комментарием, то потом в каждом слове и жесте собеседника Теодор будет подсознательно искать намеки и скрытые смыслы, ломая голову над тем, реальность это или лишь его домыслы, порожденные буйной фантазией. А Драко... если, вопреки догадкам и косвенным доказательствам, он не испытывает к Нотту никаких чувств, кроме дружеских, его, несомненно, будут смущать пристальные взгляды и странное поведение; если же он надеется в душе на что-то большее, то каждая встреча будет для него приправлена щедрой долей разочарования. И кто знает, смогут ли они сохранить привычную легкость общения, находясь в этом эмоциональном лимбе...
Кто-то из них должен совершить прыжок веры; произнести слова, которым уже нельзя будет приписать другой смысл в попытке сохранить лицо в случае, если всё это - одно большое недоразумение.
"Чего я боюсь? - сам себе поразился Теодор. - Мое отношение к нему и так очевидно. Разве можно не заметить мой феноменальный эгоизм? И раз уж он соглашается на мои условия встреч, значит, эгоизм его не смущает. Мне и нужно-то только сказать, что..." И тут слова терялись, потому что, несмотря на совершенную определенность чувств и отсутствие смущения за них, юноша не мог подобрать им приемлемую форму выражения.
Что, если все его догадки ошибочны? Если Драко, выслушав его, ужаснется скрывающемуся внутри чувству собственничества и решит, что безопаснее не связываться с ним вообще?
Общение с Малфоем было приятным, комфортным... уютным. Теодор нашел баланс между желанием постоянного внимания и соображениями приличия, гласившими, что у него нет на Драко эксклюзивных прав; до сегодняшнего дня он считал - возможно, слишком наивно и оптимистично - что status quo никогда не будет нарушен. С каких это пор он сознательно закрывал глаза на проблемы? Хрупкость равновесия и легкость, с которой оно может быть уничтожено, теперь были очевидны - Драко достаточно было найти себе новый объект увлечения, и иллюзия их единства рухнет, как карточный домик.
Не легче ли прояснить все сейчас, не дожидаясь этого момента? В самом крайнем и неудачном для Нотта раскладе он всего лишь убережет себя от большего разочарования в будущем. Если же его предположения верны, он получит совершенно законное право требовать к себе особого расположения; не нужно будет думать, как облечь в общественно-приемлемую форму собственное нежелание делить Малфоя с остальными членами его окружения.
Откровенность была выигрышна при любом раскладе. Отчего же сердце колотится в груди, как бешеное, а тело будто парализовало неуверенностью?
- Драко, - начал он, и поразился тому, насколько неровно звучал его голос - будто он молчал не каких-то пару минут, а несколько месяцев, - наши встречи для меня... - он запнулся, понимая, что опять сейчас по привычке скажет то, что можно интерпретировать и как признание нежных чувств, и как простое заверение в дружбе. Мысленно тряхнув самого себя за шкирку, он поднял руку с колена и накрыл ладонь Малфоя своей; странно, что ему не пришлось даже далеко тянуться - напряженный разговор создал впечатление, что расстояние между ними гораздо больше, чем было физически возможно на неширокой музыкальной скамье. - Я - не романтик, - заговорил он снова, на этот раз прямо глядя в серые глаза, - но... мои серенады ты уже слышал. Какими бы ты ни хотел видеть наши отношения, тебе не стоит опасаться отказа.