Наверное, было совершенно глупой идеей приходить сегодня в Министерство. Честное слово, я даже не знаю, что дернуло меня оказаться в Отделе в этот день – на второе января, когда все вокруг должны отходить от Нового Года, а если же и работать, то вяло и «для галочки». Конечно, Руди утром пытался втолковать мне то, что я могла бы остаться и дома, но он делает это при любом удобном случае, и, конечно же, последнее, что я бы сделала, это послушалась бы его. С меня хватило вчера, когда мне пришлось целый день бороться с вялостью и головокружением, сидя в четырех стенах, не в силах пойти куда-либо развеяться. А  я не привыкла ощущать себя беспомощной, к тому же, каждый раз, когда я начинала чувствовать недомогание, я, сцепив зубы, поднималась и шла заниматься делами – это особенно помогало. В движении я забывала о плохом самочувствии, и очень часто приходилось обходиться без различных зелий.
Сегодня, правда, был не тот случай: перед выходом, после небольшого скандала (по нашим меркам небольшого), Руди таки удалось влить в меня укрепляющее зелье – мол, для профилактики. Но, когда я прибыла в Министерство, у меня сложилось впечатление, что зелье это подействовало обратным эффектом – после путешествия по каминной сети в Атриум, кажется, моя слабость только увеличилась. Хотя, возможно, дело было просто в засорившемся дымоходе или просроченном Летучьем порохе, что подобным образом подействовало на мое состояние.
Но, пожалуй, в такие дни есть свой плюс нахождения в Министерстве – это тишина и спокойствие. Нет, конечно, это место очень трудно назвать безлюдным даже в самый праздничный день, однако сегодня меня очень порадовало то, что по нашему отделу никто не носится с охапками документов, не спешит на выход и не бегает ко мне с идиотскими вопросами. Последнее радует особенно, учитывая, что вряд ли у меня хватит сил проучить очередного незадачливого новичка.

Мой кабинет в Отделе небольшой и не отличается особой вычурностью, в отличие от многих других моих коллег, занимающих более-менее приличную должностью. Это самое простое помещение с одним окном, за которым на магическом пейзаже мирно падает снег; здесь есть стол, кресло, несколько стульев, этажерка для папок с документами и кое-каких книг, и, наверное, единственное, что выделяется среди общей серости – это камин. Большой, и в нем большую часть времени горит пламя – просто потому что я не выношу холода и темноты. Вот только сегодня пламя в камине мне кажется слишком ярким, а тепло создает ощущения невозможности дышать полной грудью. От этого голова кружится еще сильнее, а е горлу подступает тошнота. На самом деле, в последние дни у меня часто случаются приступы слабости, но, наверное, виной всему холода – после Азкабана они всегда слишком сильно влияли на меня, и в зимние дни я чувствовала себя почти беспомощной.
Я вызываю эльфа, чтобы он принес мне чай, однако когда передо мной на столе оказывается чайник, издающий ароматы моих любимых мяты, мелиссы и душицы, моя тошнота, кажется, становится только сильнее. Дрожащими руками я наливаю себе в чашку дымящийся напиток, и в следующий миг понимаю, что руки мои буквально не держат посуду – дрожат, а тело пронизывает еще один приступ слабости.
Хренов пень, да что же это такое... черт возьми, как меня это достало…
С грохотом ставлю чайник на стол, и, помедлив несколько секунд, поднимаюсь на ноги. Почему-то кажется, что они вот-вот откажутся меня держать, но я делаю все, лишь бы не обращать на это внимание  -  так будет намного проще дойти до уборной. Вот только в туалете моего отдела меня ожидает неудача – там весело щебечут какие-то секретарши третьего сорта, и я понимаю, что у меня даже нет возможности погнать их отсюда в три шеи. Приходится ретироваться в другую уборную, рядом с Отделам международного магического сотрудничества. Здесь, слава Мерлину, пусто, и я тут же кидаюсь к первой кабинке. Кажется, даже не закрываю за собой дверь.
Съеденный утром тост и выпитое зелье оказываются на свободе, а я на какое-то время чувствую облегчение. Кажется, будто бы у меня даже отступила тошнота. Вот только голова продолжает кружиться, и мне это совершенно не нравится.
Даже думаю о том, что, возможно, мне стоило бы обратиться в Мунго, но тут же отметаю эту мысль – нет, нет и нет. Через несколько дней снова приду в норму, главное, не расклеиваться. Вот только злости это не отменяет. А вместе с ней меня одолевает новый рвотный позыв и, кажется, за ним я не замечаю стука каблуков по каменному полу. Но, конечно же, это мне только показалось. Кто в этом отделе сонных мух может находиться на работе в такое время?
Выждав еще несколько минут, я распрямляюсь и, пусть чувствую легкую слабость, направляюсь в сторону выхода. Сейчас я нуждаюсь в том, чтобы умыться и прополоскать рот, а что делать потом – разберусь позже. Вот только у меня снова темнеет в глазах, и я хватаюсь рукой о дверной косяк, чтобы не подкосились ноги.

Внезапно раздавшийся голос застает меня врасплох – а подобное, кажется, не случалось с тех пор, как я пережила свою первую серьезную стычку с аврорами. Я даже не успеваю ничего сказать или даже разозлиться – только пытаюсь сосредоточить взгляд на стоящей передо мной женщине. К моему удивлению, это получается весьма и весьма сложно, и даже снова начинает казаться, что у падаю в обморок. Приходится выждать еще несколько секунд, прежде чем начать брать себя в руки – это получается весьма и весьма туго.
– Может быть, отвянешь и пойдешь туда, куда шла? – скорей устало, чем грубо осведомляюсь я. Зря это делаю – туалет перед глазами плывет, и я пошатываюсь, но в какой-то момент не осознаю, что не упала только по той причине, что меня подхватили. Это Забини меня подхватила и снова привела в вертикальное положение.
– Алкоголь до сих пор не выветрился?
Вообще-то тот взгляд, которым я ее одариваю, должен оказаться убийственным и угрожающим, однако не уверена, что мне это удалось. Почему-то мне кажется, что со стороны я выгляжу, как побитая собака, и это, как ни странно, придает мне сил. Мне даже наконец удается полностью сфокусировать взгляд на собеседнице и придать лицу самое враждебное выражение. Никто не должен видеть меня в таком состоянии, тем более эта пигалица. Не то, чтобы я относилась к ней с каким-либо презрением и неприязнью, на самом деле, я вообще никак к ней не относилась. Подруга – если так можно ее назвать, моей сестры, коллега моего мужа и предмет обсуждения недалеких сплетниц. Да и зачем мне вообще иметь с ней что-либо общее?
Мне хочется ответить что-нибудь колкое на ее язвительную реплику, однако мне кажется, что если я снова что-то скажу, то меня просто-напросто вывернет наизнанку снова. Хочу продвинуться к раковинам, но очередная реплика Забини тормозит меня. Да господи, что же она раскричалась-то? Неужели нельзя просто-напросто заткнуться? Снова смотрю на нее, выражая всем своим видом «Отцепись от меня, курица, и без тебя тошно», вот только почему-то замечаю на ее лице странную задумчивость.
- Еще диагноз мне поставь, ага… - цежу я сквозь зубы и хочу продвинуться к раковинам, но Забини меня не отпускает – ей-богу, вцепилась, как дьявольские силки! Хочу отмахнуться, однако на это не хватает сил. Дамочка же осторожно подводит меня к крану и откручивает его. Если еще додумается обмыть меня, я уж точно отдам свои последние силы для того, чтобы подарить ей хорошенькое заклинание. Однако, слава Мерлину, этого не происходит – она отходит в сторону, благополучно предоставив мне умыться самой. Мало того – да неужели! Она покидает уборную, при этом что-то бросив мне. Впрочем, за плеском воды и стуком в висках я не слышу ее слов. Да и не до них мне сейчас.
Оказавшись наедине сама с собой, я полощу рот и еще долгое время умываюсь холодной водой – до тех пор, пока не мокнут корни волос, а мантия не покрывается мелкими брызгами. И мне становится даже легче – думаю, что если выпью свой любимый чай и какое-то время просижу в своем кабинете, то вскоре приду в норму.
Выхожу в коридор на более-менее твердых ногах. Про себя радуюсь, что на мне сегодня самая удобная обувь, которая не причиняет дискомфорта движениям. Думаю даже о том, что раздражение начало постепенно отступать, хотя, кажется, по тому, что я вижу в коридоре, эта надежда оказывается ложной. Забини так и топчется около уборной, словно бы так и поджидая меня.
– Скажите мне, что я все еще в уборной и у меня начались видения. Сейчас я выйду, и все прекратится, - говорю я в воздух, словно бы обращаясь к самой себе. – Я окажусь в пустом коридоре и спокойно вернусь в свой отдел.
Всем своим видом игнорирую присутствие Забини и уже направляюсь к коридору, ведущему к лифтам, однако игнорировать дурноту не получается. Да, Мерлин подери, что же со мной! Какая хренова химера меня укусила. Рыча от злости и отчаяния, я резко поворачиваюсь на каблуках и набрасываюсь на первого увиденного мною человека – конечно же, Забини:
– Да что тебе, гиппогриф бы тебя подрал, нужно?! Тебе смотреть некуда или не видела меня никогда?! – мне плевать, на кого я выплескиваю свое раздражение. Так случается довольно часто – во всех моих бедах оказывается подвернувшиеся под руку человек, и плевать, кто это: мои подчиненные, муж, сестра или малознакомая жанщина, с которой я случайно столкнулась в уборной.
Вот только не рассчитываю сил своего гнева – пошатываюсь, и снова приходится схватиться за стенку.

На самом деле, будь у меня такая возможность, я бы непременно вырвалась из ее хватки и отправилась восвояси, не упустив случая наградить Забини несколькими колкими фразами. И все же не показать свой характер я не могу – несколько раз демонстративно вырываю у нее руку, пока не чувствую новый приступ головокружения, а ноги снова не отказываются меня держать. Забини тут как тут – подхватывает меня под локоть и крепко удерживает, не давая позорно ухватиться за стенку. Несколько секунд мы медлим, после чего мне приходится пойти за ней, скорей всего, в сторону ее кабинета.
И какого на меня свалилось это счастье? Спокойно бы пришла в себя самостоятельно и не посвящала в эти проблемы посторонних. Возможно, даже аппарировала бы домой, выслушала очередную лекцию Руди на тему того, как я нехорошо отношусь к собственному здоровью, зато больше никто не был бы свидетелем этого проклятого унижения.
По дороге она еще находит в себе наглость что-то говорить по поводу моего состояния и причитать, как столетняя бабка, увидевшая внучку в помятом платье.
В кабинете Забини тепло и пахнет травяным чаем – в другом случае это показалось бы мне уютным, но сейчас я чувствую только тошноту. В ее кабинете светло и уютно, стоит мягкая мебель и резные шкафы с книгами, которые межуются с различными безделушками. В красивом камине с лепниной весело пылает огонь, а перед ним приветливо расположены два кресла.
Мерлин, неужели это у всего их отдела мода такая – набивать свои кабинеты ненужным хламом? Небось потом еще соревнования устраивают – у кого больше различного бессмысленного хлама? – это я вспоминаю кабинет моего мужа, который уж очень был похож на это подобие гостиной.
Впрочем, мне тут же вспоминается мой холодный тесный кабинет с голыми стенами, и я вдруг чувствую себя еще больше неуютно. Все же – быть может, я переборщила со спартанскими условиями?
Прохожу вглубь кабинета Забини, и тут же падаю на одно из кресел возле камина, ничего не говоря. Запрокидываю голову, закрываю глаза и стараюсь ровно дышать. Слышу как Забини проходит в кабинет и даже совершает какие-то манипуляции, но я упорно не обращаю на это никакого внимания. Впервые за последние несколько часов я чувствую себя хоть лучше – расположившись в мягком кресле, возле теплого камина, и плевать, что в компании несносной Забини.
- Какие симптомы, рассказывай...
Я чуть не подскакиваю от ее голоса – я словно бы и забыла, что она где-то рядом. Я резко открываю глаза, выпрямляюсь в кресле, но вынуждена снова откинуться на спинку – меня опять мутит. Но, тем не менее, у меня получается закатить глаза, а после бросить на Забини уничтожающий взгляд.
– Ты действительно настолько глупая или притворяешься? – говорю я. Голос получается слишком слабым, и совершенно не соответствует моим интонациям и словам.
Но какое-то время после некоторой паузы я добавляю:
– Ты сама была свидетельницей моего унижения, или ты хочешь, чтобы я тебе в деталях описала, как меня выворачивало? – не могу не поинтересоваться. Не могу не съязвить.
– И если тебе нужно напоминать об этом, то нет, я не пью, и это не может быть алкоголь, – резко добавляю я и замолкаю.
Кажется, и без того разговорилась. Поворачиваюсь к окну и больше не смотрю на Забини. Больше всего мне хочется отсюда исчезнуть – не видеть ее, чтобы она не видела меня, не чувствовать всего этого, не ощущать себя слабой и беспомощной. Кажется, за одно утро я умудрилась испытать все, что настолько ненавижу.

Передо мной лицо Забини, и оно то и дело странно расплывается перед моими глазами, а еще через миг тут же приобретает слишком четкое формы. Так, словно бы я то теряю сознание, то резко снова прихожу в себя. Отвратительное ощущение. Чувствую новый прилив раздражения, но на этот раз не могу даже выплеснуть его на собеседницу – настолько мало во мне осталось сил. И желания. Возможно, она права, и я смотрюсь действительно глупо, но мне, если честно, глубоко на это наплевать.
А Забини продолжает говорить, и на меня выливается целый поток информации, с которым я не в силах совладать. Какие-то рассуждения об алкоголе, какие-то вопросы о моем состоянии, какие-то предположение. Черт подери, какое ей вообще до этого дело?
– Помочь? – издаю слабый смешок. – С какой стати?
Слышу, как слабо звучит мой голос и про себя отмечаю, что, наверное, сама бы захотела помочь человеку, увидев его в таком состоянии. Возможно.
А потом я вдруг вижу на ее лице какой-то странное выражение, будто бы секунду назад она нашла ответ на самый животрепещующий вопрос жизни. Я даже вопросительно вскидываю брови, после чего на меня снова обрушивается словесный потом, от которого я непроизвольно морщусь, даже отшатываюсь. Мерлин подери, зачем так громко, зачем так много? Зачем быть такое болтливой?
И все же мое созанание цепляется за несколько фраз, после чего я удивленно вскидываю брови и даже забываю о своем головокружении, смотрю на Забини как на идиотку. Какое ей дело до того, сколько и когда я сплю с мужем?! И, кажется, настолько сбита с толку, что отвечаю, даже не осознавая этого:
– Да ты смеешься? Лучше бы спросила, когда его не было... – бормочу я под нос. – Вчера вечером. Или нет, еще сегодня под утро, да, – а потом таки вскидываю голову и возмущенно смотрю на Забини. – Какое тебе вообще до этого дело?!
А потом она всего на миг улыбается и снова начинает тараторить. Когда ее тирада подходит к концу, в кабинете зависает глухая тишина, которую нарушает только треск дров в камине и в упор смотрю на Забини, и, кажется, мое лицо ничего не выражает. Да и мыслей нету. Кажется, до меня постепенно начинает доходить все то, что она имела в виду, задавая свои вопросы, однако в голове укладываться не желает.
– Ты... издеваешься? – я поджимаю губы. – Этого не может быть. Никак не может быть. Я на протяжении всей жизни пью зелье. Столько, сколько нужно. И тем более...
Резко замолкаю. Нет уж. С какой еще стати я должна говорить с ней об Азкабане. О том, что после того, как я провела там столько лет, я просто неспособна… к такому. И зелья. Я все равно принимаю зелья. На всякий случай. Чтобы однажды не испортить себе жизнь такой вот неожиданностью.
– Ну уж нет! – резко говорю я, и поддаваясь какой-то неведомой силе, резко поднимаю на ноги, и, не обращая на головокружение, прохожусь туда-сюда по кабинету. Потом все-таки останавливаюсь у кресла, в котором сидела и хватаюсь за его спинку. Чтобы не потерять равновесие. Хмуро смотрю на Забини.
– Слушай, не говори глупостей. Я всегда часто раздражаюсь, и у меня всю жизнь настроение меняется через каждый несколько минут, если ты не заметила, – довольно резко и грубо говорю я. – Тошнота бывает у всех.
В этот же момент в моих мыслях сам по себе всплывает календарь, а на календаре числа, которые уже давно миновали. Конечно, это только совпадение. Вопросы про тошноту я демонстративно игнорирую.
– Со мной все в порядке, – больше я для себя, чем для Забини заявляю я. – Все в порядке.
Мои пальцы с силой впиваются в кресло, даже ноготь ломается. Лицо остается бесстрастным, вот только где-то внутри стремительно закипает паника.